Программное полотно Ильи Глазунова "Вечная Россия", посмотреть которое когда-то стекались толпы москвичей и приезжих, первоначально называлось "Сто веков". Срок отсчитан от предполагаемого исхода древних ариев со своей Прародины, что послужило началом распада первичной этнической общности и появления самостоятельных народов и языков (раньше язык был общим). Символом былой Прародины - полярной Мировой горой - и открывается зрительный ряд композиции Глазунова. Но действительно ли - сто веков? Или десятью тысячами лет не исчерпываются долгий путь и тернистая история древнего пранарода и его прямых наследников - славяно-русских племен? Ведь еще Ломоносов называл совсем иную дату, далеко выходящую за границы самой дерзкой фантастики. Четыреста тысяч лет (точнее -399 000) - таков результат, полученный русским гением. А опирался он на вычисления вавилонских астрономов и свидетельства египтян, зафиксированные античными историками.
В научной, учебной и справочной литературе господствует непререкаемое на первый взгляд мнение: северные территории Евразии были заселены человеком не ранее XV тысячелетия до н. э., а до того все эти земли были сплошь покрыты мощным материковым ледником, в принципе исключавшим всякую жизнь и миграции.
Однако приведенной абсолютизированной догме противоречат прежде всего археологические данные. Датируемый возраст древнейших стоянок в границах постулируемой ледниковой зоны на севере Евразии начинается с двухсоттысячелетней отметки, а затем плавно и последовательно проходит через все века вплоть до обозримых и отраженных уже в письменных памятниках времен. Например, возраст Бызовской стоянки на Печоре насчитывает по разным данным от 20 до 40 тысяч лет. В любом случае вещественные факты свидетельствуют: жизнь здесь била ключом как раз в то время, когда согласно "ледниковой теории" никакой жизни быть не могло. Таких стоянок и других материальных памятников в арктической зоне России сотни, если не тысячи,- достаточно взглянуть на археологическую карту любой из областей от Кольского полуострова до Чукотки. Итак, налицо вопиющее противоречие. Но если б только одно.
На проблему можно взглянуть иначе. Почему материковое оледенение не повторяется в нынешних, не менее суровых условиях, скажем, в Восточной Сибири, на "полюсе холода"? Множество других неоспоримых фактов давно уже заставили усомниться в масштабах ледникового катаклизма, постигшего некогда нашу планету. Семь книг, направленных против ледниковой догматики, парализовавшей науку и почище всякого ледника проутюжившей историю, написал академик И. Г. Пидопличко, до конца жизни возглавлявший Институт зоологии Академии наук Украины. Но попробуйте сегодня прочитать эти книги. В Российской государственной библиотеке 4-томная (!) монография "О ледниковом периоде" (1946-1956) сдана в архив и на руки читателям не выдается. К книгам, где собран и обобщен уникальный геологический, климатологический, ботанический и зоологический материал, опровергающий "ледниковую теорию" в ее нынешнем догматическом виде, нет свободного доступа и в других библиотеках.
Эта трагикомическая ситуация напоминает случай, рассказанный самим автором запретных книг. Когда гляциалисты, то есть сторонники "ледниковой теории", однажды обнаружили в шурфах вторую ископаемую почву, а согласно их установкам там должна быть только одна, "лишнюю" попросту засыпали, а экспедицию объявляли "якобы небывшей". Точно так же замалчиваются неледниковые процессы образования валунных отложений. С точки зрения "ледниковиков", появление валунов объясняется "утюжкой" льда: своей тяжестью он - де обкатывал и шлифовал огромные камни, как гальку в морях и океанах. Игнорируется сторонниками абсолютизированных догм и мнение основоположника палеоклиматологии в России А. И. Воейкова, считавшего существование обширного европейского оледенения маловероятным и допускавшего лишь частичность такового на севере Евразии и Америки. Что касается средней полосы России, то здесь Воейков был более чем категоричен: в соответствии с его расчетами ледниковый панцирь на широте российских черноземов автоматически повлек бы за собой превращение земной атмосферы над данной территорией в сплошную ледяную глыбу. Такого, естественно, не было.
Конечно, льды и снега на Севере были всегда, как были там всегда полярные ночи. Были и ледники - особенно горные, но не в тех пугающих масштабах, как пытаются уверить гляциалисты. Смутные воспоминания о полярной Прародине, скованной льдом, улавливаются, к примеру, в магических повторах русского архаичного заклинания:"...Стоит в подсеверной стороне ледяной островка ледяном острове ледяная камора; в ледяной каморе ледяные стены, ледяной пол, ледяной потолок. ледяные двери, ледяные окна, ледяные стекла, ледяная печка, ледяной стол, ледяная лавка, ледяная кровать, ледяная постеля, и сам сидит царь ледяной". Многими авторами, в том числе Н. М. Карамзиным, А. Н. Афанасьевым, А. А. Коринфским, Д. Н. Анучиным, зафиксировано легендарное свидетельство о Лукоморье. Оказывается, это не сказочная страна, невесть где расположенная, а древнее Северное царство, где люди на два месяца впадают в зимнюю спячку, чтобы проснуться к возвращению весеннего Солнца.
И совсем уж невероятную картину рисовали русские поморы издревле промышлявшие на самой крупной островной территории России - Новой Земле, по-северному - Матке (откуда и поэтическое название пролива - Маточкин Шар). Еще в прошлом веке среди стариков живы были сказания о новоземельских ледяных городах, церквах и замках.
Русские фольклористы справедливо усматривали в сказочной стеклянной (хрустальной) горе отголоски общеарийской мифологии - воспоминания о вселенской горе Меру. В известной словацкой сказке о солнечном коне подробно описывается полночная страна, где люди приспосабливались к ночной жизни среди гор и боролись с тьмой с помощью волшебного коня с Солнцем во лбу. Современное русское слово "буря" имеет арийские корни: в древнеиндийском это означало - "двигается", "вздрагивает", "барахтается". Из индоевропейского лексического гнезда с корневой основой "бу(р)" со смыслом "буйный" вышел и знаменитый образ русского фольклора - Остров Буян, присутствующий как в сказках (присказках), так и в магических заговорах. В современном обыденном понимании буян - это человек, склонный к буйству, попросту - скандалист. Не так в прошлом, когда слово "буян" означало совсем другое. В "Слове (Молении) Даниила Заточника" (XII в.) буян - это гора (холм), а за буяном кони пасутся. В древнерусском языке и народных говорах буй и производное от него буян - высокое место, гора, холм, бугор; глубокое место в море, реке, озере - стремнина, пучина, быстрое течение; или открытое место ~ для построения кумирни, то есть языческого (позже православного) храма, для княжеского суда, менового торга. Выявление архаичных значений помогает разгадать глубинный смысл мифологемы "остров Буян". Это не просто гора на острове, а, скорее всего, гористая земля посреди пучины (стремнины) Моря - Окияна, где близ города-крепости раскинулось разгульное торжище и откуда торговые гости развозят по всему свету товары - рукотворные и нерукотворные (последние известия и новости).
В сказочном обличье остров Буян - прежде всего средоточие тех самых волшебных сил, общение с которыми способно повернуть течение жизни в какую угодно сторону, изменить судьбу и победить враждебные происки. Отсюда остров Буян - непременный символ магических актов: он присутствует в неистребимой памяти народной в качестве обязательной формулы в заговорах и заклятиях - без обращения к Буяну колдовские акты не имеют никакой силы.
Где же расположен этот "чудный остров" русских заговоров, сказок и былин? Есть ли в русском фольклоре намеки на его месторасположение? Отчасти ответ на поставленный вопрос уже дан. Откроем самый знаменитый первопечатный сборник русских былин и песен, собранных Киршей Даниловым. Первой здесь помещена былина о Соловье Будимировиче, плывущем в Киев на Соколе - корабле из заморских неведомых стран,- шедевр устного народного творчества.
